Погрузка колокола, отлитого на заводе С.Н. Забенкина. Фотограф Д.И. Пряничников. 1913 г.
Звоны над городом.
…Знакомый звон, любимый звон
Руси наследие святое.
Моё причастие к тебе
да будет вечным, как и всё живое
Евдокия Растопчина
Возле двух рек на холмах и низменностях, в окружении чудесных ландшафтов, исстари облюбованная людьми для жительства душевная волжская местность в начале XX века являла собой животрепещущий мир, называемый российской провинцией. Имя сей местности – Кострома – город, собственному губернскому дому голова! Имел город свой глас – яркий, ладный, богатой окраски. Слагался он из бесчисленного множества жизненных звуков и голосов, вызванных бесконечной людской деятельностью, среди которых по праву главенствовал звон колокольный.
Колокол, как известно, изобретение нерусское. Красивый способ созывать колокольным звоном верующих в храм для богослужения появился на русской земле в пору распространения христианства. Люди полюбили благогласные медные звуки, и они накрепко вошли в их жизненный уклад. С веками русский колокольный звон совершенствовался, обогащался, бережно передавался в наследство из поколения в поколение, радуя потомков своим бытием. С приходом звона в церковный обряд было положено начало устройству особых зданий, именуемых колокольнями или звонницами.
Спервоначалу их украшали «кампаны» (первородное название колоколов), отлитые иностранными мастерами. Один кампан-иноземец 1633 года (вероятно, голландской работы) дожил до нашего века на звоннице костромской приходской Троицкой церкви.
Русские колокольные мастера в совершенстве постигли инородное литейное ремесло, а затем и превзошли его во всех отношениях, утвердив колокололитейное дело искусством, а звон простейшего инструмента сделали поистине душой Руси.
Исстари население Костромы отличалось истовой набожностью, было известным ревнителем православной веры, отчего и город весьма изобиловал храмами, а прекрасных мелодичных звонов всегда бывало в достатке. Они сопровождали горожан от рождения до смерти.
Звонницы по постройке заполнялись колоколами не тотчас – постепенно, разными поколениями людей. Деньги на их устройство жертвовали граждане всяких сословий и положений: дворяне, купцы, предприниматели, вообще состоятельные жители и уроженцы здешних мест. Колокола отливались и на средства небогатых прихожан, заботившихся о процветании своих уголков душевного отдохновения.
Звучали в Костроме и царские колоколавклады. Последние в особенности отличались пространными надписями, сообщавшими подробности из времени и обстоятельств их изготовления. По желанию устроителей колокольные мастера помещали на всякое заказное изделие надписи, отмечающие учредителей или событие, в честь которого состоялась отливка.
К ним обыкновенно создатели колоколов добавляли свои пометы и литейные знаки. Если колокол имел только их, то сие означало: сделан обычным порядком, на продажу.
Относительно числа колоколов, бывших на костромских колокольнях, и их веса судить чрезвычайно сложно, поскольку сведения о них весьма невелики. Судьбы их складывались по-разному. Колокольные здания частью сохранились в неизменном виде, частью, после бедствий – природных стихий, пожаров – восстанавливались по-старому. Другие перестраивались, меняли внешность, немало разрушилось - от старости. Их останки разбирались людьми до основания. Колокола теряли голоса – разбивались, расплавленные огнём, гибли. Случалось, люди переносили их на новые места, а часть их просто терялась, исчезала бесследно.
Колокола самых внушительных размеров – громогласы – размещались на соборных и монастырских звонницах. В монастырских описях Ипатьевского монастыря в конце XVI века значится: «…колокольница каменная. А на колокольнице колокол Благоверный. А дал в дом Живоначальныя Троицы Борис Фёдорович Годунов. Да старый колокол Благоверный, да девять колоколов всяких». В последующих описаниях говорится: «С 1603 года на нынешнем месте теперешняя колокольня, памятник усердия боярина Дмитрия Ивановича Годунова, с колоколами значительной величины – самый большой колокол вклад матери царя Бориса Годунова, Стефаниды Ивановны в инокинях Снандулии. Из них ныне известен по надписи, во 172 пуда, приложенный Иваном Ивановичем Годуновым в 1603 году. И прочие колокола приклад также Годуновых». По одним описаниям, вклад Стефаниды Ивановны имел 600 пудов, по другим - «во сколько пуд неизвестно, и ныне его уже давным-давно нет».
Шестисотпудовый колокол, слитый в 1647 году, на звоннице действительно имелся, а об экземплярах большего веса известий нет. О числе колоколов говорится, что «в продолжение XVII в. на колокольне было 18 колоколов».
Весьма важная подробность о колоколах сообщается в подлинных монастырских бумагах: «В 1693, 1699 и 1700 годах четвертая часть колоколов отправлена в Москву вместе с медными котлами, ружьями и пищалями для ратного дела».
В Костромском кремле в XVIII веке существовала колокольня Успенского собора. Она «в пожар 1773 года разрушилась. Семь колоколов, из которых большой благовестный в 200 пуд дань государя царя и великого князя Михаила Феодоровича всея России, так и позднейшие, из коих большой был в 1000 пуд».
К концу того же века вместе с новым Богоявленским собором воздвигли великолепной архитектуры колокольню, оставшуюся впоследствии в неизменном виде. Её заполняли «массивные колокола, которые в совокупности составляют вес 2400 пудов. Колокола, тщательно и искусно подобранные: 1-й в 1160, 2-й в 500, 3-й в 300, 4-й в 200, 5-й в 100 пудов и так далее, под привычною рукою опытного распорядителя их звучных голосов, образуют музыкальный звон (вблизи колокольни оглушительный), которому всегда с удовольствием внимают даже привычные жители Костромы».
По утверждению знатока-очевидца, «более перваго из них по весу во всей Костромской епархии нет». Как видно, взамен утраченного многопудовика на новой звоннице утвердился громоглас ещё большего веса. Такие превращения в жизни колоколов случались. Костромичи в память утраченных колоколов-любимцев отливали новые, правда, они говорили уже другим голосом. Так случилось и здесь: расшибленный колокол был «перелит иждивением костромского купца и фабриканта Космы Иванова Углечанинова с прибавлением им меди».
Древний Богоявленский монастырь занимал центральное городское место. Среди его построек в XVII веке имелась «особая с большою главою каменная колокольня» (существовала до 1861 года), на которой «висело 12 колоколов, в которых весу более 227 пудов». Среди них упоминается большой «очапной» колокол 1603 года. Он имел «весу сто полсема пуда» (около 104 пуд.). Его разбили «по неосторожности», заменив новым «с прибавкой меди», весом в 158 пудов и 2 фунта. Колокол украшала надпись: «Сей вестник в церковь созывает с великим гласом чад ея; он волю Бога возглашает без слов, но громко всем поя».
После опустошительного пожара 1847 года колокольня разрушилась. В 1860 году в монастыре упоминается только одна действующая колокольня Никольской церкви, на которой «четыре колокола медных: весом один около 160 п., другой 60 п., третий и четвертый около 10 пудов каждый».
Упразднённый после пожара монастырь возрождается под новым названием– Богоявленско-Анастасиин. Для главной его колокольни в 1864 году приспосабливается башня «по нынешней Власьевской улице». Об оснащении её сведения весьма скудные и известно только то, что из Ипатьевского монастыря были возвращены колокола «различной величины», а из старых имелся преемник «очапного» колокола. Судя по имеющемуся описанию, именно он созывал горожан для участия в торжествах мая 1864 года по случаю восстановления древнего Богоявленского монастыря. Об этом радостном событии сообщается так: «начался благовест в большой Богоявленский колокол, отличавшийся редкой гармоничною звучностию, как бы оправдывающею известную нам надпись на нём, звук этого колокола, издавна хорошо знакомый костромским старожилам, невольно вызвал в них радостные возгласы: “Хозяин заговорил! Хозяин воротился домой и созывает гостей”».
В 1887 году монастырь вновь постигли печальные обстоятельства. От разорительного пожара пострадала и башенная звонница. Бывшие на ней колокола «упали, большой же в 158 п. 2 ф. и несколько других меньшего веса разбились и слились в комки». Колокольня возродилась в прежнем виде в 1888 году, в память «большого» колокола был слит новый в 200 пуд. 3 ф., который имел известную надпись от погибшего экземпляра. В начале века добавились два колокола: 1000- и 402-пудовые.
Страдальные, тяжкие испытания пришлись и на судьбу колоколов другого монастыря – Анастасиина Крестовоздвиженского, что располагался «внутри города» близ торговых рядов. В его постройках в XVII веке упоминается церковь «Вход в Иерусалим» и при ней звонница – «на колокольнице 5 колоколов». В 1804 году она была разобрана и заменена новой, на которой в 1835 году числилось 6 колоколов.
Ещё одна монастырская колокольня принадлежала Сретенской церкви, но, как значилось, на ней «колоколов не имеется». Отсутствие их довольно точно определяет плачевное положение монастыря, свидетельствуя о недостатке средств содержания.
Относительно колокольного убранства приходских храмов города я уже упоминал, сведений об этом предмете весьма недостаточно, и даже приблизительной картины, основываясь на них, не создать. По воспоминаниям же старожилов-костромичей колокольный арсенал - приходских церквей был весьма хорош, колокола выводили достойные мелодии. В подтверждение сказанного давайте доверимся высокому чувству замечательного искусствоведа (Г. К. Лукомского. – Ред.), оставившего нам свои впечатления: «… слышится уже свободно разносящийся по блестящей широкой водной глади Волги малиновый звон костромских колоколов, не заглушаемый ни мирным плеском Волги, ни визгом чаек, ни криком рабочих на баржах, ни песнями косарей на лугах…»
Из всех колокольных звонов самый близкий горожанам звучащий ежедневно – призывный благовест. Широко звучащий густой голос большого колокола приветливо оповещал прихожан, занятых мирскими делами, о готовности храма к богослужению.
По праздникам город наполнялся торжественными ликующими разноголосыми звонами, идущими от всех колокольных инструментов – от малого до большого, – звучащими в строгом уставном порядке, соответствуя душевному состоянию слушателей-горожан. В пасхальные дни – дни особо любимого праздника – Кострома утопала в стройных и нестройных медных звуках, в полном соответствии с общероссийской поговоркой – «в Светлую седмицу кто не звонарь!»
«По существующей традиции на Пасху всю неделю дозволялось каждому желающему лезть на колокольню – они в течение этой недели не запирались – и звонить невозбранно во все колокола, сколько заблагорассудится. Были такие любители, которые лазили по всем колокольням и - прекрасно знали качество каждого колокола». Это весьма натуральное описание я заимствовал из воспоминаний С. М. Чумакова.
К пасхальным дням звонари, насколько хватало сил и усердия, приводили ходы на колокольни, обезображенные птичьим помётом, в мало-мальски пристойное состояние, дабы не смущать публику, прибывшую для производства звона и обретения душевных панорамных видов. Старательный труд звонарей по обыкновению был мало заметен: в течение нескольких часов птицы, не собираясь изменять облюбованным местам, восстанавливали «живописную» будничную картину. Взрослая публика – чистая, в лучших, праздничных одеждах, – среди которой встречались и барышни, восхождение к колоколам совершала с отменной аккуратностью. Городским мальчишкам, числившим себя главными специалистами звонарного дела, внутренний вид колоколен был безразличен.
Отдельные звонари проводили у колоколов весь праздничный день, бывши заваленными заказами на звон. Благодарные посетители награждали их денежно и пасхальными кушаньями, к которым часто присовокупляли и горячительные напитки. Тронутые вниманием, они потребляли их тут же. «Усталых» от вознаграждений звонарей снимали с колоколен добрые люди, и тогда на храмовых звуковых высотах царствовали мальчишки.
Не сведущие в звонарском деле люди и в старое время имели к этому ремеслу весьма прохладное отношение. Но таких «ценителей» было немного. В большинстве своём горожане знали, что за музыкальной правильной волнующей красотой стоит тяжелейший труд звонарей-музыкантов, вкладывающих в занятия и душу, и силу. Сколько недюжинной сноровки, умения надо было проявить им в управлении с помощью рук и ног верёвками, досками, брусами, связанными с нелёгкими, подчас многопудовыми колокольными языками, чтобы создавать из отдельных звуков стройные музыкальные произведения, вызывающие у людей благоговейные чувства. Подлинные звонари считались носителями благородной, нужной профессии, заслуженно пользовались у горожан уважением. Их часто приглашали по домам погостить, оказывая при этом должный почёт.
Вместе с церковным отдельные городские звонницы распространяли в разное время и другой колокольный звон, особый: башенные хронометры колокольным боем сообщали обывателям о времени наступившего часа. В XVII веке «боевые часы с перечасьем» украшали звонницу Ипатьевского монастыря. Их часовой колокол, отлитый в 1659 году, весил 68 пудов. В начале XVII века на колокольне Богоявленского монастыря «висели боевые русские часы с перечасьем и получасьем», о которых помнили костромские старожилы в 1717 и даже в 1818 гг. и память о коих передали потомкам.
В 1835 году на звоннице Ризположенской церкви в Анастасиином Крестовоздвиженском монастыре действовали «боевые часы», вероятно, устроенные вместе с колокольней в 1804 году. Самая долгая жизнь выпала колоколенным часам кремлевской Богоявленской колокольни. Их искусный механизм, исполненный в 1820 году тульскими мастерами Полуниными, отбивал час, получас и четверть.
На колокольных изделиях, живших в Костроме, многие мастера России оставили пометы, среди которых есть и знаки собственно костромских литейщиков. В делах градской думы - в 1773 году в Костроме упоминается один колокололитейный завод, делающий продукции «на 5 т.р.» (тысяч рублей). Возможно, производство с таким значительным оборотом принадлежало Фёдору Колокольникову, завод которого упоминается в архивных материалах того времени. Колокольный завод купца Алексея Синцова действовал с 1789 года. Появление этих производств в Костроме в конце XVIII века никак не случайность. В городе и губернии отмечается деятельный подъем в каменном церковном строительстве. В середине XIX века в городе устроился ещё один завод – Ивана Полякова. Однако вскоре отрасль пришла в упадок – в 80-х годах XIX века колокололитейных заводов в Костроме уже не было.
Возрождение колокольного дела началось с приездом из Пензенской губернии купца Серапиона Николаевича Забенкина. Весной 1893 года в селе Шунга Костромского уезда начал действовать небольшой деревянный «колокололитейный» завод. Колокола из него выходили «с ручательством за полное их достоинство как в качестве, так и в звуке». Уездное дело просуществовало недолго, в октябре 1894 года в Костроме, в Ямской слободе, на «земле наследников Стоюниных» С.Н. Забенкин выстроил новый каменный колокольный завод. Он был невелик (по оценке – 1500 руб.).
Образцовая постановка дел в заводе, привлечение мастеров великой опытности, наделённых акустическими знаниями, сделали изделия с маркой Забенкина первоклассными. Уже в 1895 году производство было занесено в число шести лучших колокольных заводов из 25 действующих в России. Хозяин завод расширял, обустраивал (по оценке 1901 года – 7079 руб.), и слава его росла. Заказы поступали из всех местностей империи. На выставках «серапионы» удостаивались наград: медалей, похвальных отзывов, дипломов. Забенкин заводит своё представительство в столице – склад на Апраксином дворе, с собственной звонницы колокола продаются на Нижегородской ярмарке в колокольном ряду.
По случаю празднования 300-летия Дома Романовых Забенкин получил право поместить на колоколах портреты царских особ. Красавца тридцатишестипудовика Серапион Николаевич лично поднес в подарок государю в день посещения им юбилейной губернской земской выставки в Костроме в 1913 году. Его звонница на выставке, увешанная колоколами, играла «подобранный звон в 1075 пуд., при главном колоколе в 515 пуд.» по нескольку раз в день. Забенкин нарочно пригласил особого «ростовского человека», чтобы тот по просьбе посетителей демонстрировал любой звон.
Об этом действе приведем короткую зарисовку столичного репортера: «“Хорошо бы теперь Соловецкого звона или Новгородского перезвона послушать” – начинает упрашивать посетитель звонаря. И по выставочной территории разносятся унылые, густые звуки больших колоколов. Их затем сменяет ликующий перезвон малых, быстро умолкающих, как только раздастся очередной призывный удар большого колокола».
К звонам церковным и часовым примешивались звуки бытовых колоколов, которые в изобилии слышались почти во всех городских частях. В особенности ими была богата летняя пора. Ранними утрами сонный обыватель улавливал нестройный, совсем не привлекательный однообразный звук скотских колокольцов, раздававшихся вперемешку с хлопками пастушеских кнутов: частновладельческий скот сгонялся в стада, следовал на выгонные земли.
Когда день входил в деловое время, колокольное разноголосье слышно было повсюду. Визитёрами, просителями приводились в движение дверные колокольцы, устроенные при входах в учреждения. Там, внутри казённых помещений, начальственно играли кабинетные вызывные колокола-малютки. Такой же высокий мелодичный звон слышался из раскрытых окон домов состоятельных горожан – вызывалась прислуга. Колокольные трели учащались с открытием торговых заведений – приходили в действие их дверные извещатели.
Звон колоколов распределялся по городу неровно: где – богаче, где – беднее. В этом отношении волжский берег, заставленный пристанями, был весьма музыкальным местом. Били соборные часы. Каждое получасье судовые колокола – рынды – отбивали мелодичные «склянки». Три звука, выведенные подряд вахтенными матросами, сообщали об отвале пароходов. Рындовый звон отчётливо слышался и от проходящих пароходов. В Заволжье в Спасо-Никольской слободе на железнодорожном вокзале звучал станционный колокол.
С давности костромичи знали звон беды. С резкой, нервической частотой бдительные пожарные колокола, бывшие при частях, рассылали тревожные известия об общегородском несчастье, призывая обывателей поспешить на помощь к месту пожара. От рысью мчавшихся пожарных ходов летели сигналы выездных колоколов.
С осени мир городских гимназий, училищ, школ оживлялся. Колокольные сигналы отсчитывали время учебным часам. В отдельные дни оживали звонницы домовых храмов, находившихся при заведениях. Круглогодично заливистыми трелями, мешавшимися со звонами казённых лошадиных скоков, голосили на трактах почтовые поддужные колокольцы. Звук их то вливался в городской глас, неся обывателям вести всякого свойства, то покидал его.
Торжественно, с шиком, усердствовали поддужные колокола из украшенных свадебных экипажей. Широко, красиво, разгульно звенели колокольцы масленичных саней. Не просто было сыскать в городе место, где бы не раздавались колокольные голоса: звонили в театре, синематографах, в концертах, звонили на бегах, на велогонках, на других состязаниях. Продавцы и покупщики встряхивали звонкую медь на Фёдоровской ярмарке, выискивая в образцах желаемый тон.
Конечно, о всех колокольных проявлениях не сказать, да и время постепенно отказывало отдельным колокольным употреблениям, насаждая в быт более модный способ подачи сигналов – электрические звонки. Последнее обстоятельство никак не распространялось на звон церковный, его, напротив, год от года становилось больше, отчего глас Костромы только богател, приобретая новые звуковые окраски.
После октябрьского переворота жизнь города круто изменилась. Колоколов больше не лили. Городской глас начал хиреть. Дурные люди, выдрав церковным колоколам языки, сами инструменты разбили, отправили в переплавку, выбросили в отхожие места. Уцелели тогда немногие… Глас города стал затухать, сделался тяжёлым, больным.