Городовой и другие

Описывая старую Кострому, нелишне коснуться наименования вещей, явлений и профессий, которые уже канули в вечность и которые непонятны современному ребенку или молодому человеку, так как ему никогда не приходилось это видеть собственными глазами. Например, видеть городового, стражника или квартального. В то время ходил такой каламбур: в воде живет водяной, в доме - домовой, а в городе - городовой.

Городовой был грозой домовладельцев, мальчишек, бродяг и пьяниц. Сознательные рабочие относились к нему с пренебрежением, наружно оказывая ему некоторое уважение. Городовой был вооружен револьвером и шашкой, которую в насмешку называли «селедкой». Нарушителям общественной тишины и порядка иногда приходилось чувствовать ее «ласку» на своей спине, конечно, не в обнаженном виде. Перед крупной буржуазией, богатыми купцами, фабрикантами и офицерами городовой вытягивался «в струнку», оказывая им подобострастное уважение. Для них он не был грозой.

Или взять городского ночного сторожа с деревянной колотушкой, про которого иронически говорили, что своим стуком он давал знать ворам, где он находится. Исчезла и профессия фонарщика, бегавшего вечером и утром по улицам с маленькой лесенкой и фонарем, зажигая и гася уличные фонари. Отошли в вечность и водовозы, развозящие по утрам воду с городских водокачек, «поильщики» лошадей, а также старьевщики, скупающие по дворам и улицам «шурум-бурум». Чаще всего это были татары.

Костромские мастеровые.

Желанными «гостями» для мальчишек были заходящие во дворы «тряпичники» с громкими криками: «Кости, тряпки, бутылки, банки, худые, рваные резиновые калоши - давай, давай!» Подростки заранее готовились к их приходу, собирая этот «товар» где только можно: по помойным ямам, в мусорных ящиках и на городских свалках. Заработанные таким способом 10-15 копеек шли на покупку гостинцев, пробок к пугачам или пистонов к игрушечным пистолетам, а также на резину для рогаток и прочее.

Волжский губернский город с его широкой торговлей и строительством втягивал в себя большое количество отходников: крестьян со специальностью, различных строительных рабочих, плотников, каменщиков, столяров, маляров, стекольщиков, жестянщиков, точильщиков, а также людей без определенной специальности - чернорабочих. Все они или объединялись в артели вокруг подрядчика, или же работали в одиночку. Особенно большой наплыв их был с весны и до поздней осени, до Покрова. Предложения рабочей силы всегда превышали спрос, что усиливало эксплуатацию со стороны предпринимателей, которые на дешевой рабочей силе наживали себе весьма приличные капиталы.

Соблазн торгового города, в особенности широко разрекламированные различные питейно-увеселительные заведения, засасывали некоторых неустойчивых пришельцев, и они, спиваясь, попадали в так называемую «золотую роту». На этом и хочется остановиться более подробно. Основным местом пребывания их была Молочная гора с ее многочисленными чайными, «казенкой» и знаменитой столовой-чайной «Колпаки», о которой уже говорилось.

Здание Чайной Общества трезвости и коммерческой биржи.

Тут же неподалеку, против спасательной станции, находился ночлежный дом, организованный крупным костромским хлебным торговцем и пароходчиком Федором Ивановичем Черновым. За пять копеек здесь можно было переночевать, а утром получить горячий кипяток, фунт хлеба и кусок сахара. В настоящее время этот дом заселен постоянными жильцами, но на чугунной доске, смонтированной в стене у входа, сохранилась следующая надпись: «Сей ночлежный дом построен костромским купцом Федором Ивановичем Черновым на свой капитал для нуждающихся в бесплатном ночлеге, без различия всякого сословия, обоего полу и передан на вечные времена в костромское городское общество. Открыт в 1890 году.

Надпись на ночлежном доме.

Пользовались ночлежным домом только по зимам, а в теплое время года предпочитали свободу волжского берега и штабеля дров и бревен. Во всех волжских городах таких людей называли босяками, у нас же в Костроме их звали зимогорами. Трудно сказать, каково происхождение этого слова. Можно предполагать, что оно происходит от слов «зима» и «Молочная гора». А может быть слово «зимогор» составлено из сочетания слов «зима» и «горевать». Не только «зимогоры» или «золоторотцы» были посетителями этого приюта сна, там ночевали всякие нищие, странники, пропившиеся чиновники, случайные прохожие и прочий бездомный люд.

Ночлежный дом Чернова.

Зимогор почти не воровал, редко нищенствовал. Он трудился: летом работал грузчиком на Волге или на железнодорожном вокзале, носил различные тяжести с базара. Зимогоров нанимали при переезде горожан с одной квартиры на другую; зимой он занимался колкой дров по дворам, расчисткой снега. Но нигде он не мог работать подолгу, так как ежедневно к вечеру напивался. В отличие от обычного рабочего, зимогора всегда можно было определить по опойному небритому лицу, фартуку из мешковины, по лаптям зимой и босым ногам летом. Все его имущество было при нем. Лишнее немедленно пропивалось.

Зимогоры на ул. Молочная гора. Фото Д.И. Пряничников, нач. XX в.

Зимогоры очень любили пить «в складчину» или, как они любили выражаться, «спаять». Иногда пропивалась и самая необходимая одежда, без которой нельзя было выйти к людям. В этом случае зимогор кругом обвязывался своим фартуком и шел спать на берег в штабеля бревен, а друзья в это время принимали меры к приобретению для него каких-нибудь штанов.
Для доказательства честности костромских зимого-ров можно в качестве примера привести такой случай. Как-то, вскоре после Русско-японской войны, ранним весенним утром, проснувшись, уважаемый в городе учитель Виктор Никанорович Лаговский увидел стоящих около своей кровати трех здоровенных оборванцев. Сильно испугавшись, он крикнул: «Что вы тут делаете?» Один из них спокойно ответил: «Не пугайтесь. Мы ждем, когда вы проснетесь. Входя в квартиру, мы не знали, что в ней никого нет. Мы хотели просить работы. Увидя вас, мы не посмели выйти до вашего пробуждения, боясь, что вы могли бы подумать, что мы что-нибудь у вас взяли. Соблаговолите нас отпустить и не откажите в двугривенном».

Успокоившись, Виктор Никанорович побеседовал с ними еще несколько минут, посоветовав им и в будущем быть такими же честными. На прощание подарил целый рубль. Позже выяснилось, что его супруга и прислуга, уйдя на базар, забыли запереть квартиру.

Маленькими партиями играли зимогоры в азартные игры на деньги, особенно в «орла и решку». Бывали между ними ссоры, драки, но дело до убийств почти никогда не доходило. Полиция к зимогорам относилась очень снисходительно, даже иногда обращалась к ним за помощью, когда нужна была физическая сила.

Как уже ранее было сказано, в зимогоры попадали оторвавшиеся от деревень неудачники-отходники, завлеченные круговоротом торгового города в свои сети. Они были различного возраста, но долее 45 лет редко кто из них доживал. Среди них нечасто были люди других сословий, как-то: спившиеся чиновники, церковные певчие, попы-расстриги и выходцы из интеллигенции. Эти люди держались особняком и только поневоле встречались с зимогорами на работе или в ночлежном доме и полицейском участке. Такого сорта люди не особенно любили физический труд, а только проживали и пропивали остатки своего скарба, писали по просьбе неграмотных различного рода прошения и ходатайства. В большинстве же занимались попрошайничеством, афишируя при этом свои прежние заслуги и'достоинства: «Господа! Подайте бывшему студенту на хлеб!», «Окажите посильную помощь бывшему политическому ссыльному!», «Поддержите пострадавшего за справедливость, поборника истины и честности!» и т. д.

Можно указать в качестве такого живого примера на судьбу бывшего мирового судьи Ивана Александровича Красовского. Вначале он запивал раз-два в год и пил месяца по два, пока не пропивал все, что наживал во время трезвых месяцев. С первых дней запоя уходил из дома в ночлежку, получал «сменку» и продолжал пить. Он был совершенно одинок. В конце концов лишился работы, опустился безвозвратно и умер, как говорят, «под забором».

Даже среди этих людей, дошедших до грани падения, находились такие, которые и в их среде были объектами для насмешек и издёвок. К таким можно отнести Тузьку. Это был мужчина средних лет, высокого роста, несколько сутуловатый, с лохматой нечёсаной бородой. Он был постоянно пьян или с большого похмелья и постоянно голодный. Обладая нечеловеческим аппетитом и полным отсутствием брезгливости,- он ел всё, что попадало ему на глаза, выбирал съедобное из помойных ям и мусорных ящиков, собирал объедки со столов в чайных и трактирах, складывая всё вместе в грязное ведро. При еде часто вместо ложки пользовался первой найденной в мусоре щепкой. Он не имел своего угла и ночевал в мусорных ящиках или под кустами, редко в ночлежном доме.

Настоящее его имя было Кузьма, а собачью кличку дали ему зимогоры для того, чтобы подчеркнуть этим его полное ничтожество. Тузька не отказывался ни от какой работы. На самую трудную и грязную работу рекомендовали только его. Тузька пытался скупать кости и тряпки, но на это мероприятие у него почти никогда не хватало «оборотного капитала». Поручали ему расклейку афиш увеселительных заведений, но он съедал клейстер, и его прогоняли. Однажды в общественную уборную какой-то купец уронил золотые часы с цепочкой. Никакими способами не смогли их вытащить. Тогда решили позвать Тузьку. Купец обещал за эту работу три рубля. Тузька, не раздумывая, разделся и погрузился в яму, где содержимое дошло ему до груди. Босыми ногами он нащупал часы, но поднять их с помощью ног никак не мог. Тогда, заткнув паклей нос и уши, он опустился в жидкость с головой и часы достал. Получив заработанные таким путём деньги, он убежал на Волгу, долго полоскался в холодной воде, а потом кутил несколько дней в одиночку, так как из брезгливости разделить с ним компанию не хотел ни один зимогор.

Ещё хуже бывало с одинокими людьми, лишёнными природой ума. Умственно отсталым очень трудно было приспособиться к самостоятельной жизни, а на общественное призрение в богадельни такие люди попадали очень редко. Примером может быть паренёк по имени Вася, а по кличке Кук. Имея достаточную физическую силу и почти полное отсутствие ума, он, кроме того, был ещё и косноязычен. Двигался он качающейся походкой и не был вовсе приспособлен к самостоятельной жизни. Этим воспользовался зажиточный человек А...кий, который, взяв его на своё попечение, нещадно эксплуатировал на самой тяжёлой физической работе, предоставив ему для сна и отдыха сараюшку вместе с дворовой собакой. За каждую оплошность хозяин наказывал Васю поркой и зуботычинами. Ребята окрестных дворов смеялись над Куком и всеми способами издевались над ним. Однажды с Васей приключился печально кончившийся для него случай. Как-то летом хозяева всей семьёй куда-то уехали, оставив на попечение Васи запертый дом и пять штук овец, которых приказали кормить, а главное, чаще поить. Вода была оставлена в большом чане, покрытом брезентом. Вася усердно старался поить овец, ежечасно подтаскивая их к чану. Овцы, конечно, так часто пить не могли, он же расстраивался и даже плакал. Ребята в шутку посоветовали ему отрубить овцам головы и положить их в чан с водой, тогда, мол, они будут пить всё время. Кук так и сделал. Приехавший хозяин жестоко избил Васю и прогнал со двора. Что с тем стало впоследствии, неизвестно.

Много лет по улицам города ходила маленькая старушка, весьма странно одетая. Её звали Матрёша-дурочка. Зимой и летом она носила старую соломенную шляпу с цветами и яркими лентами. В городе говорили, что в молодости она влюбилась в красивого дьякона и, когда он уехал из Костромы, психически заболела и всю жизнь ждала его возвращения. Жила она у дальних родственников в рабочем районе, а пропитание добывала сбором милостыни. В городе её знали все и часто вызывали на разговор о её «любимом». Тогда Матрёша мгновенно оживлялась и с молодым задором шёпотом сообщала, что дьякон овдовел, скоро приедет в Кострому и они обязательно поженятся. Умерла она в глубокой старости, так и не дождавшись объекта своей любви. Матрёшу в Костроме любили и ребятам запрещали её дразнить. Малыши же её очень боялись, принимая за Бабу-ягу.

Немало было в старой Костроме странных личностей, но о всех написать невозможно. Много было вопиющей бедноты, добывающей себе пропитание сбором милостыни, но были и такие нищие, которые эту профессию рассматривали как выгодный и лёгкий источник дохода. Так, у одной нищей старухи, обитавшей в грязной конуре, после её смерти в 1910 году было найдено более 1 500 руб. наличными деньгами и на несколько сот рублей процентного выигрышного займа. По тому времени это был довольно приличный капитал для безбедного существования.

Теперь скажем и о тех, кто не бедствовал, кому деньги не давали покоя, но кому и в голову не приходило употребить их на помощь ближнему и спасение человека от нужды. Одна молодая вдова, которой покойный муж оставил большой каменный дом на Муравьёвке и довольно приличный капитал в банке, вдруг вообразила, что она серьёзно заболела, не может встать с постели, так как при этой попытке у неё немедленно выпадут все внутренности. Окружённая толпой домашней прислуги, заинтересованной в продолжительности болезни, наняв высокооплачиваемых врачей, она вылежала в постели девять лет, и только революция, освободив «больную» от движимой и недвижимой собственности, быстро излечила болезнь. Лишившись ухода, вдова встала с постели и потом ещё много лет работала в советских учреждениях, полностью забыв о своём недуге.

А вот другая интересная история, похожая на анекдот. Некая гражданка Т-ва, будучи одинокой старой девой, находила себе утешение в воспитании кошек, причём только женского пола, которых в количестве до 20 штук при отличном кормлении держала в двух специальных комнатах с соответствующей обстановкой. К ним были прикреплены две горничные, но кошки по прихоти барыни были лишены общения с котами. В таком же положении она семнадцать лет держала в хлеве тёлку, которая никогда не телилась и не доилась. От своей многочисленной домашней прислуги хозяйка также требовала соблюдения безупречной нравственности...

Особый тип кутилы формировала страсть к картам. Бывали случаи, когда за несколько часов азартной карточной игры люди лишались десятков или даже сотен тысяч рублей. Известен случай, когда каменный двухэтажный дом на Русиной улице (Советская, 55) его владельцем вместе с тройкой лошадей был проигран в карты за одну ночь.

Особенно не давали покоя деньги известному в начале XX века богачу и выдумщику, купцу и пароходчику Углечанинову. Живя в основном в Нижнем Новгороде, он, имея предприятия в Костроме, часто приезжал сюда, проводя время в бесшабашных кутежах. Его приезда с нетерпением ожидали многочисленные собутыльники, а главное, владельцы гостиниц и буфетчики, так как его приезд всегда сулил огромные доходы.

Зная буйный нрав, к его приезду из зал и кабинетов гостиниц и ресторанов убиралась вся ценная обстановка и зеркала, которые заменялись похожими, но дешёвыми. Буфетчики в пустые бутылки из-под шампанского наливали лимонад, а в винные - подкрашенную воду.

Пьяневший Углечанинов обязательно бил зеркала и оконные стёкла бутылками, хватая их с буфетной стойки, куда буфетчики предварительно и ставили фальшивые. Он любил обливать шампанским своих друзей и случайных подруг, но для этого, конечно, подавались настоящие вина. После кутежа щедро оплачивал предъявленные счета, в которых лимонад фигурировал как лучшее шампанское, а дешёвые зеркала - как обрезанные «бемские».

Буфет на вокзале Фото Д.И.Пряничников. 1910-е гг.

Однажды летом Углечанинов, подобрав десятка два зимогоров и одевшись в шубу, валенки и тёплую шапку, сел в сани и заставил зимогоров под пение «Дубинушки» и похабных частушек возить себя вдоль Русиной улицы и по площадям. Блюстители порядка, боясь гнева, препятствий его развлечению не чинили, зная, что и им перепадёт немалый «куш».

А купцу С-ву не давал покоя Богоявленский женский монастырь. Некоторые молодые монахини, в особенности послушницы, ходящие по городу и окрестным селениям с кружечным сбором на «благолепие храма Божьего», вызывали кривотолки. С-в, закупив у крестьянина дёр. Тепры Шунгенской волости целый воз плетёных люлек для укачивания детей, направил их в монастырь с запиской на имя игуменьи. Этот случай вызвал большие толки в городе, и игуменья вынуждена была расстаться с монастырём.

Бывая на церковной службе в монастыре, С-в постоянно отпускал плоские шутки в адрес молодых монахинь. Однажды, когда его пытались вывести из церкви за нарушение порядка, он взял под руки подошедших к нему двух монахинь и с пением «Вот мчится тройка почтовая..» начал бегать по церкви, произведя полное смятение среди молящихся.

Южная стена Богоявленско-Анастасиина монастыря (вид с запада). Фото начала XX в.

«Нашему ндраву не препятствуй!» - таким был девиз купечества, и костромские купцы в этом не отставали от прочих. Был и такой случай: один загулявший купчик, будучи в «Большой Московской гостинице» и зная, что в это время года охота на дичь запрещена, потребовал на закуску свежей дичи. Метрдотель растерялся и побежал к старшему повару по прозвищу Головушка. Тот же нашёл ружьё-дробовину, набил в саду ворон и галок и вкусно приготовил их под каким-то замысловатым соусом. Купец был в восторге, щедро дал повару «на водку», а когда его спросили, что это была за дичь, тот ответил: «Тетеревиный выводок из Ушаковского бора», намекая этим на городские свалки, бывшие в то время на Ушаковских ямах в конце Жоховской улицы (ул. Войкова).

Вот такие контрастные типы выделялись на общем фоне размеренной и тихой костромской жизни, всегда тяготеющей к традициям и обычаям старины.

Старая Кострома, ул. Русина. Видна Ильинская церковь с колокольней, построенной в 1829 г.